Форум » Мистическое богословие » Могли ли Апостолы в чем-то ошибаться в своих писаниях » Ответить
Могли ли Апостолы в чем-то ошибаться в своих писаниях
шура: Читая об истории создания Библии, сложно не обратить внимание, что книги, которые считаются богодухновенными, отбирались людьми. И в каких-то церквях больше или меньше таких книг в составе Библии. Ветхозаветные книги написаны пророками, ч/з которых говорил Бог. В Новом завете после Евангелий и до Откровения все тексты идут от лица людей. Вероучительные книги, где сами Апостолы говорят, что "...я так думаю". Недавно мне повстречалась проповедь, где было сказано о богословии Ап. Павла. (Т.е. как о личном его толковании). Как же относиться к этим вероучительным книгам? - ведь Апостолы не Господь. Могли они в чем-то ошибаться в своих писаниях? И как относиться к другим вторканоническим и апокрифическим книгам?
Ответов - 6
Антиквар: шура пишет: Читая об истории создания Библии, сложно не обратить внимание, что книги, которые считаются богодухновенными, отбирались людьми. И в каких-то церквях больше или меньше таких книг в составе Библии. Ветхозаветные книги написаны пророками, ч/з которых говорил Бог. В Новом завете после Евангелий и до Откровения все тексты идут от лица людей. Вероучительные книги, где сами Апостолы говорят, что "...я так думаю". Недавно мне повстречалась проповедь, где было сказано о богословии Ап. Павла. (Т.е. как о личном его толковании). Как же относиться к этим вероучительным книгам? - ведь Апостолы не Господь. Могли они в чем-то ошибаться в своих писаниях? Отвечу на это словами классика протестантского богословия Карла Барта: «… евангелическая теология — не пророчество и не апостольство. Ее отношение к Слову Божьему отличается от библейских свидетельств тем, что она познает его только из вторых рук, а именно из библейских свидетельств как его отражений и отзвуков. Поэтому место евангелической теологии нельзя считать равным или сходным по высоте с местом первых свидетелей. Она не может и не должна воспринимать как нечто непосредственное свой человеческий ответ на Слово Божье, который всегда отчасти состоит и в вопрошании об этом Слове. Там, где нужно было присутствовать лично, она не присутствовала. Еще менее место евангелической теологии может быть локализовано где-то над библейскими свидетельствами. Теолог может лучше использовать астрономию, географию, зоологию, психологию, физиологию и т. п., чем эти свидетельства. Но он не может вести себя так, словно он больше знает о Слове Божьем, чем они. Теолог — вовсе не vir spectabilis, не распорядитель, который вправе предоставлять слово пророкам и апостолам или лишать их слова, как будто бы речь шла о его коллегах по факультету. Еще менее он подобен учителю гимназии, чье право и обязанность — с довольным или недовольным видом заглядывать ученикам через плечо, проверять их тетради, выставлять им хорошие, средние или плохие оценки. Даже самый малый, странный, простодушный, темный из первых свидетелей имеет то неоспоримое преимущество перед самым благочестивым, ученым и проницательным теологом позднейших времен, что под своим особенным углом зрения, особенным образом он мыслил, говорил и писал в такой непосредственной конфронтации со своим предметом, в какой уже не окажется никакая позднейшая община и никакая позднейшая теология. Таким образом, место теологии раз и навсегда установлено под местом библейских Писаний. (…) Евангелическая теология отвечает на Логос Бога, пытаясь, каждый раз заново, воспринимать и выражать этот Логос, как он засвидетельствован в Библии. Она исследует Писание, вопрошая его тексты о том, могут ли они, — и если да, то насколько, — свидетельствовать о Нем. Могут ли они, и в какой мере, быть в своей всецелой человечности отражением и отзвуком Слова Божьего, — это никогда не известно, но должно быть усмотрено и услышано каждый раз заново, должно каждый раз заново выходить на свет. Об этом открыто и честно вопрошает теология Библию; со всеми прочими вопросами она подступает к ней лишь постольку, поскольку они подчинены этому вопросу и технически помогают прояснить ответ на этот вопрос. Как часто мы слышим сегодня: задача богословской экзегезы состоит в том, чтобы перевести библейские свидетельства с языка минувших времен на язык современного человека. Примечательным образом это звучит так, словно содержание, смысл и намерение библейского текста относительно легко можно было бы определить и затем предполагать как нечто известное. Как если бы главным образом речь шла о том, чтобы на основании некоего языкового ключа («Как скажу я это моему сыну?») сделать этот текст понятным и пригодным для современного мира. В действительности же ситуация такова, что именно библейские высказывания как таковые, то есть как засвидетельствованное Библией Слово Божье, ни в одной главе и ни в одном стихе, даже ни в одном из библейских Писаний не лежат просто на поверхности, а значит, и не могут быть просто предположены как известное; но именно о нем — о нем, в его глубочайшей простоте, — надлежит спрашивать, обращаясь ко всем имеющимся в распоряжении средствам историко-философского анализа и критики, тщательно прослеживая ближайшие и отдаленные текстуальные взаимосвязи и, не в последнюю очередь, призывая на помощь, надеюсь, имеющееся проницательное (divinatorische) воображение. Вопрошание об этом, и только оно, соответствует намерению библейских авторов и их текстов и отдает им должное. И, между прочим, разве не это же соответствует современному человеку, который, если всерьез интересуется Библией, не спрашивает о возможностях ее перевода на его собственный тарабарский язык, а старается сам приблизиться к тому, что в ней заключено? Именно такое старание составляет долг теологии перед современным человеком и, прежде всего, перед самой Библией. «То, что заключено» в текстах этой Книги, есть свидетельство Слова Божьего, есть Слово Божье в этом его свидетельстве. Но «заключено» ли оно и в какой мере, — это и нужно каждый раз заново открывать, объяснять и познавать, а значит, каждый раз заново исследовать, что невозможно, если не прилагать усилий. Именно как с предметом такого исследования встречается теология с библейскими свидетелями, встречается со Священным Писанием». (Карл Барт «Введение в евангелическое богословие») шура пишет: И как относиться к другим вторканоническим и апокрифическим книгам?. Это вопрос канонизации Книг, то есть вопрос признания Книг Словом Божиим. В католическом и православном богословии право на канонизацию Книг отводится их церквям. А в протестантском богословии считается, что канонизация определяется самими Книгами, то есть силой влияния самих Книг. Например, почему мы музыку Моцарта считаем классикой? Ведь не по тому же, что какая-то организация признала это, а благодаря самой музыке. Как пишет известный протестантский библеист (специалист по Новому Завету) Брюс М. Мецгер: «У слова “канон” в греческом, в латыни или в английском много разных значений. Если речь идет о развитии новозаветного канона, в греческом, среди нескольких главных значений для ясности надо различать два. В активном значении это слово обозначает книги, которые очерчивают норму христианской веры и жизни; но у него может быть и пассивное значение, т. е. оно может обозначать книги, отобранные Церковью как нормативные. Разницу между этими словоупотреблениями можно кратко выразить двумя латинскими причастиями: norma normans, — “правило предписывающее” и поrта normata, — “правило предписанное” (Церковью). Согласно этим двум значениям слова kanwn, Новый Завет можно назвать или собранием авторитетных книг, или имеющим авторитет собранием книг. В первом случае книгам, входящим в собрание, свойственно значение, которое они приобрели до того, как их собрали вместе, и авторитет их опирается на их собственное содержание. Во втором случае авторитет им придает само собрание, а до включения его не было; другими словами, канон обретает догматическое значение по мере нарастания процесса “канонизации”. В одном случае Церковь признает авторитет, свойственный Писанию, в другом — придает этот авторитет сама тем, что собирает его воедино и ставит на нем печать каноничности". (Брюс М. Мецгер "Канан Нового Завета") В протестантизме – первый случай, то есть когда «книгам, входящим в собрание, свойственно значение, которое они приобрели до того, как их собрали вместе, и авторитет их опирается на их собственное содержание». То есть в протестантизме канонизация Книг – это личный отклик сердца и разума каждого верующего, испытывающего влияние Священных Книг Читайте их и сами решайте для себя. Как говорил известный литературовед В.Б. Шкловский: «У Гоголя черт входит в избу - верю, а у писателя Н. учительница входит в класс - не верю!». Протестантский принцип «Только Писание» - носит лишь идентификационный характер, а не законодательный. То есть, просто те, кто признает известные 66 Книг Библии (39 Ветхого Завета и 27 Нового Завета) – главными Книгами Первоисточника веры – тот идентифицируется как протестант, а кто не признает или добавляет какие-то еще книги в качестве главных Книг Первоисточника веры – тот уже идентифицируется как принадлежащий к какому-то другому вероисповеданию, не протестантскому. Например, есть такая древняя группа христианских вероисповеданий, как христианские гностические вероисповедания (современное название христианские эзотерики-теософы) – они признают апокрифы. Кстати, именно гностик Маркион первым собрал и канонизировал послания апостола Павла, ныне считающимися каноническими посланиям апостола Павла. Это, например, можно использовать как аргумент против фантазий православных и католиков, которые утверждают, что якобы протестанты пользуются «их» каноном. Можно сказать в ответ, что они пользуются каноном гностика Маркиона. И, кроме того, канон Нового Завета уже существовал в христианской среде 2 века (канон Муратори), тогда как католическая церковь возникла в 4 веке, а православная вообще в 11 веке.
Anyky: Антиквар пишет: огда как католическая церковь возникла в 4 веке, а православная вообще в 11 веке. Что Вы имеете ввиду? И те и другие ведут себя от апостолов
Anyky: Антиквар пишет: В католическом и православном богословии право на канонизацию Книг отводится их церквям. А в протестантском богословии считается, что канонизация определяется самими Книгами, то есть силой влияния самих Книг. Например, почему мы музыку Моцарта считаем классикой? Ведь не по тому же, что какая-то организация признала это, а благодаря самой музыке. Замечательная формулировка. Спасибо
шура: Антиквар пишет: То есть в протестантизме канонизация Книг – это личный отклик сердца и разума каждого верующего, испытывающего влияние Священных Книг Читайте их и сами решайте для себя. Антиквар пишет: Протестантский принцип «Только Писание» - носит лишь идентификационный характер, а не законодательный. То есть, просто те, кто признает известные 66 Книг Библии (39 Ветхого Завета и 27 Нового Завета) – главными Книгами Первоисточника веры – тот идентифицируется как протестант, а кто не признает или добавляет какие-то еще книги в качестве главных Книг Первоисточника веры – тот уже идентифицируется как принадлежащий к какому-то другому вероисповеданию, не протестантскому. Нет ли в этом противоречия: если мой "личный отклик сердца и разума каждого верующего, испытывающего влияние Священных Книг" не совпадает с признанными в протестантизме (все же получается узаконенными) - то и идите подальше, Вы не протестант, а значит мыслите неправильно. Уж либо "личный отклик" признавать и вносить в систему ценностей того же протестантизма, либо не признавать.
Антиквар: Anyky пишет: Что Вы имеете ввиду? И те и другие ведут себя от апостолов Вы тоже может считать и объявлять себя родившимся хоть во времена Моисея, хоть, вообще, до потопа, мало ли… Проблема лишь в том, сможете ли Вы предоставить в подтверждение этого какие-либо серьезные свидетельства, документы, заслуживающие доверия Ведь, если к Вам в паспорт заглянуть, и свидетелей Вашего рождения поспрашивать, то, думаю, что вовсе не допотопные времена Вашего рождения обрящутся. Вот так и с католичеством и православием. Согласно историческим данным, и даже данным Нового Завета (например, см. Откр. гл. 2 и 3), в апостольские времена никакой единой католической церкви не было, а было много церквей с различными пониманиями веры. Единая католическая церковь впервые создана язычником Константином по политическим соображениям в 4 веке на Никейском соборе (то есть когда уже никаких апостолов не было). И на Никейско-Константинопольском соборе в символе веры была провозглашена вера в единую католическую церковь. Смотрим источники: Вот, например, так называемый «апостольский» символ веры (это древнейший символ веры, употребляемый в римской церкви, хотя помимо римской в то время были и другие церкви, и хотя его апостольское происхождение – недоказуемо. Это просто символ одной из древних церквей). «Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, И в Иисуса Христа, Единственного Его Сына, Господа нашего, Который был зачат Святым Духом, рождён Девой Марией, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребён, сошёл в ад, в третий день воскрес из мертвых, восшёл на небеса и восседает одесную Бога Отца Всемогущего, оттуда придёт судить живых и мертвых. Верую в Святого Духа, Святую Вселенскую Церковь, общение святых, прощение грехов, воскресение тела, жизнь вечную. Аминь». Как можете видеть, тут говориться только: «Святую Вселенскую Церковь» Слово «католическая» означает «вселенская», однако, обратите внимание, ни про какую единую вселенскую церковь тут речи не идет. И про апостольскую церковь тут речи не идет. То есть этот древний символ не претендует ни на единство (то есть не претендует на исключительность, что только самих себя и единых с нами, считаем христианами), ни на апостольское происхождение-авторитет. Теперь сравните с Никейско-Константинопольском символом 4 века, «в единую святую вселенскую апостольскую Церковь» То есть это уже явно другая «вселенская» церковь, другая концепция вселенской церкви, которая претендует на исключительность и апостольское происхождение-авторитет. Если первый вариант концепции «вселенского» - говорил просто: «мы из церкви», то второй вариант концепции «вселенского» – говорит уже: «только мы из церкви». Разница между этими концепциями очевидна, и их невозможно отождествлять. (Отождествлять эти разные концепции по одинаковому названию также несуразно, как если разных людей с одинаковым именем «Вася» отождествлять, то есть считать их одним человеком.) И эта претензия на исключительность (единство) и якобы на «апостольское» происхождение-авторитет отличает именно католические и православные церкви. То есть о католической церкви, в смысле концепции «католицизма» идентичной концепции современного католицизма, мы можем говорить никак не ранее 4 века. С православием еще интереснее. Никакой «православной церкви» до 11 века – не было. Православная церковь возникла в результате раскола, организованного константинопольскими патриархами и византийскими царями в борьбе за власть, которые не желали подчиняться законной канонической власти папы римского, установленной соборными канонами. Вот, например, что признает даже православный историк церкви М.Э. Поснов: «Мы лично, признавая громадное значение за фактом коронования папою Львом III — Карла Великого, склоняемся на сторону тех, кто видит причину великого Церковного раскола, в конце концов, в области каноническо-административной организации Церкви, именно, в борьбе за власть между папой Римским и патриархом Константинопольским. Конечно, для широких верующих масс, уже разделенных этнографически, географически и политически между собою, — все это прикрывалось религиозными мотивами — борьбою за чистоту веры, обряд и тому подобное. Даже больше можно сказать: эти массы, — а к ним принадлежало и духовенство и многие епископы, в особенности впоследствии, — в своем расхождении с Римской Церковью руководились и психологически отталкивались от неё именно религиозными мотивами, от души считая её, в своей sancta simplicitas, "еретической." Но тем больший грех тяготеет на "соблазнителях," на тех, кто свои властолюбивые и честолюбивые замыслы умело закутывал в религиозное священное покрывало. И здесь несравненно больше виновным является Константинопольский патриарх, чем Римский папа. Собственно папе, несомненно, принадлежал канонический авторитет на Востоке; многие Соборы, каноны и императорские эдикты и указы упоминают об этом. Фактически этот примат по временам расширялся до догматического примата: папа, иногда, призывался Востоком помочь ему в делах веры, сам писал догматические послания для Соборов и посылал вещих легатов. Вспомним, например, из IV-го века, о письмах Василия Великого к папе и то, что сказал Афанасий Великий о значении архиепископа Осия для Никейского Собора. Папа, действительно, иногда, как бы диктовал Востоку веру и суд над еретиками. Епископ Аполлинарий восточный — впервые осуждается в Риме, а потом уже на Востоке. Кирилл Александрийский на III-ем Вселенском Соборе, лишь как бы исполнил миссию папы, предварительно осудившего Нестория на Римском Соборе. Многочисленные отцы IV-го Вселенского Собора не прежде входили в церковь св. Евфимии для заседаний, как подписав, из которого были заимствованы потом существенные выражения для Халкидонского вероопределения. Такую же почти роль сыграло послание папы Агафона для VI-го Вселенского Собора. Так, говорим, канонический авторитет папы над Востоком стоял твердо и вполне оправдывался им, его энергичной деятельностью и заступничеством за гонимых православных, всегда находивших у него приют. Припомним св. Афанасия, Маркелла Антиохийского, Павлина, Иоанна Златоуста, Иоанна Талайя и других, а позже, Студийских монахов, св. Феодора, св. Игнатия патриарха. Конечно, папы со времени заключения союза с франкским домом, появления лжеисидоровых декреталий и Donario Constantim, стремились к расширению, а главное, к усилению своей власти на Востоке. Это, разумеется, заслуживает решительно осуждения. Но как действовал и противодействовал Константинопольский патриарх? Поняв, что папы, со времени коронования Карла Великого в Римские императоры, навсегда сделались одиозными, политически преступными в глазах Византийских царей и отделение их вместе с тем и от Восточной Церкви считалось как бы уже совершившимся фактом, Константинопольский патриарх построил на этом всю свою программу фантастического возвышения. Первым пунктом в этой программе было освобождение от всякой канонической зависимости от Римского папы. Это то стремление, которое очень точно выражают, прилагая Константинопольскому патриарху эпитет "Восточный папа." Вторую и последнюю задачу, составляло не только уравнение патриаршей власти с царской, но и возвышение над ней. Над выполнением обеих задач — в особенности первой — с необычайной энергией, первый потрудился патриарх Фотий. Он хотел достигнуть полной самостоятельности путем жаркой полемики и открытой борьбы с папою. Для лиц, для которых имя Фотия, как патриарха, является "μεγα ονομα," вечной заслугой Фотия останется сообщение этой в сущности борьбе за власть, характера религиозного, в смысле будто бы жестокой полемики против отступления Римской Церкви от чистоты веры. Мирным путем хотел достигнуть той же цели, полной независимости от папы, император Роман Ликонен (920-944 г). для своего сына патриарха Феофилакта (933-956 г.), Василий II для патриарха Евстафия и, наконец, патриарха Михаила Керуллария. Когда оказалось невозможным добиться от папы независимости, ни путем дипломатическим, ни деньгами или богатыми подарками, ни яростной полемикой, или жестокой войной, то Константинопольские патриархи предпочли совсем порвать с папою, как бы разделить неделимую, единую Церковь, но быть благодаря этому независимыми от папы, чем оставаться в общении с папами, но неизбежно чувствовать свою каноническую зависимость от них. Это ужасное дело Константинопольским патриархам удалось совершить, благодаря тому, как сказано, что императоры Византийские возненавидели пап, после коронования ими франкского дома; а большинство верующих согласилось на этот разрыв потому, что он был им представлен, как нечто неизбежное для сохранения восточной веры от западных заблуждений. Такой точки зрения на главную причину разделения церквей, как борьбу за власть, держится проф. Т.В. Барсов (Проф. Т.В. Барсов. Константинопольский патриарх и его власть над Русской Церковью. СПБ. 1878 г., стр. 121), проф. М.С. Суворов (Проф. М. С. Суворов. Византийский Папа. Москва. 1902 г. стр. 78. Такова же в сущности точка зрения и проф. Скобаллановича (Христианское Чтение 1884 г., 12 — 1885 г., I)), проф. Грибовский (Проф. Грибовский. Народ и власть в Византийском государстве. СПБ. 1897, стр. 365, 368), автор специального труда разделения Церквей Луи Брейэ (Louis Bréhier. Le schisme oriental du XIe siecle. Paris. 1899. p. 201, 203). Такова в сущности и точка зрения Гергенрётера (Hergenrother. Photius. 1867. Regensburg. B,1, 308-311), Гефеле (C.J. Hefele. Conciliengeschichte. B, IV. Wren. 1878, s. 767-777), Нор-дена (W. Norden. Das Papsttum und Byzanz. Berlin 1903. s.s, 9'31 (passim)), Пихлера (Dr. A. Pichler. Geschichte der Kirch'lichen Trennung. 1864, B, I-II) и других.» (М.Э. Поснов "История христианской церкви (до разделения Церквей — 1054 г.)") Нужно к этому добавить, что это был не просто разрыв или раскол. Дело в том, что соборный символ веры признает только единую церковь, а не две разные церкви. А в результате раскола проявилось еще другая церковь «православная». Поскольку православная церковь появилась явно незаконно, по отношению к законодательству (канонам) единой католической церкви, от которой она откололась, то православную церковь надлежит считать просто другой, новую церковью, возникшей в момент ее отделения от единой католической церкви в 1054 году, то есть православная церковь возникла в 11 веке. И можно видеть, что соборный символ веры (который в фальсифицированном переводе используют православные в России) – не знает никакой «православной церкви». О том, как православные перевели соборный символ веры – это отдельный анекдот. В греческом оригинале соборного символа веры просто и ясно сказано: «Εἰς μίαν, Ἁγίαν, καθολικὴν καὶ ἀποστολικὴν Ἐκκλησίαν.» «В единую, святую, католическую и апостольскую церковь». А православные переврали это в своем «переводе» так: «В единую, святую, соборную и апостольскую церковь» И что это за «соборная» церковь такая, про которую сами соборы слыхом не слыхивали? И что вообще является несуразной тавтологией «масло масляное» для греческого языка, потому что по гречески слово « Ἐκκλησίαν»- «церковь» и означает «созванное собрание». То есть, если православный перевранный «перевод» перевести обратно на греческий, то получится несуразное «масло масленое» - «соборное созванное собрание». «καθολικός – 3., позд., всеобщий.» (Вейсман А.Д. «Греческо-русский словарь») А слово «собор» на греческом будет «синод»: «σύνοδος , ή , сходка, собрание» (Вейсман А.Д. «Греческо-русский словарь») Соответственно, «соборный» на греческом будет συνοδικος , а никак не καθολικός (Кстати, слово «синод» в греческом языке однокоренное со словом «син-агога»- συν-ᾰγωγή - собрание) Например: Πρώτη Σύνοδος της Νίκαιας - это по гречески «Первый Собор Никейский» , и что-то я слова καθολικός в этом названии не вижу. Что православные переводчики с греческого символа веры никогда не видели, как пишется по гречески «собор Никейский», то есть именно тот собор, на котором символ веры (который они «перевели») и принимали? – Извините, не верю. Именно поэтому можно говорить о сознательной фальсификации, а не об ошибке православных переводчиков. А вот, например, как анекдотично пытается выкрутиться из этого конфуза православный идеолог Владимир Лосский (сынок известного русского религиозного философа-интуитивиста Николая Лосского): В своей статье, "О третьем свойстве Церкви", которая прямо посвящена попытке оправдания этого конфузного перевирания, В. Лосский пишет: «Философ рискует потерять истинный смысл понятия, если будет слишком связывать себя его словесным выражением; тем более это относится к богослову, который должен быть свободен даже от понятий, ибо он стоит перед реальностями, превосходящими всякую человеческую мысль.» ( В.Н.Лосский "О третьем свойстве Церкви".) Да уж, это перлы так перлы! «Философ рискует потерять истинный смысл понятия, если будет слишком связывать себя его словесным выражением»! и «богослову, который должен быть свободен даже от понятий, ибо он стоит перед реальностями, превосходящими всякую человеческую мысль»!!! Спрашивается только, зачем таковым философам и богословам, «не связывающим себя словесными выражениями» и «свободным даже от понятий» вообще какие-то там тексты? Например, в тексте пишут про Фому, а они, не связывая себя словесными выражениями, и свободные от понятий - не моргнув глазом «читают» про Ерему. И зачем при такой методе «прочтения» вообще какие-то тексты нужны? – Ври, что хочешь, под видом «чтения», даже в книгу заглядывать не надо. Чудненький метод «чтения»! Анекдот полный. В примечании к своей статье В. Лосский пишет: «Славянский текст Символа веры очень удачно передает прилагательное греческого оригинала “кафолический” словом “соборный”.» По приведенной В. Лосским в статье анекдотической методе «прочтения» - понятно, что «удачно». Удачно перевирается. Никакой ни «православной церкви», ни «соборной церкви» во времена первых 7 соборов, о которых православные говорят, что якобы «признают» их, - не было, католическая церковь – да, была с 4 века, а православной церкви до 11 века – не было. Еще один анекдотический «аргумент», который приводят православные в пользу якобы существования православной церкви до 11 века, - это то, что слово «православие» (по гречески «ортодоксия») существовало в древней церкви. Да, такое слово существовало в те времена, но не в соборном (то есть церковно официальном, церковно каноническом) названии церкви. Более того, это слово существовало и во времена Аристотеля. Так что, согласно этому анекдотическому «аргументу», надо и Аристотеля записать в члены православной церкви. Так что, согласно церковному «паспорту» - символу веры, никакой православной церкви в момент выдачи «паспорта» - не было, а попытка православных в переводе «паспорта» вписать туда другую «фамилию», чем-то мне напоминает торговлю дипломами в переходе метро. Anyky пишет: Замечательная формулировка. Спасибо Скажите, спасибо Мецгеру, а я просто тут повторил своими словам его формулировку: «Творения веры и искусства ничего не приобретают от официальной печати. Если, например, все музыкальные академии мира объявят Баха и Бетховена великими музыкантами, надо бы ответить: "Спасибо, мы об этом и так давно знаем"». (Мецгер «Канон Нового Завета»)
Антиквар: шура пишет: Нет ли в этом противоречия: если мой "личный отклик сердца и разума каждого верующего, испытывающего влияние Священных Книг" не совпадает с признанными в протестантизме (все же получается узаконенными) - то и идите подальше, Вы не протестант, а значит мыслите неправильно. Уж либо "личный отклик" признавать и вносить в систему ценностей того же протестантизма, либо не признавать. Хорошо, что Вы задали этот вопрос. Дело в том, что тут типичная ошибка многих протестантов, которые ошибочно понимают протестантизм по католическо-православной методологии, а не по протестантской методологии. Никакого противоречия тут нет, потому что отличительным признаком методологии протестантизма является отрицание посредников между Богом и человеком. Это выражено в таком базовом протестантском принципе: «Только Христос», то есть только Христос – Слово Бога, Которое Бог (Ин. 1;1) – является Посредником между Богом и человеком, из людей же никто не является посредником. Поэтому и принцип «Только Писание» будучи принципом человеческого понимания Писания, не может претендовать на посредничество, соответственно, неправильно с протестантской точки зрения понимать этот принцип как нечто узаконенное (каноническое) на уровне Писания. И ведь, обратите внимание, этот же принцип «Только Писание» – не Писание, а значит, соответственно самому себе, должен пониматься не вровень с Писанием, а только под Писанием, то есть ниже Писания. Поэтому я и говорю, что принцип «Только Писание» - носит лишь идентификационный характер (а не законодательно-канонический на уровне Писания), указывающий на определенную герменевтику Писания, для объединения согласных с этим герменевтическим подходом (для объединения протестантов). Людям же надо как-то объединяться по общности взглядов, то есть надо как-то идентифицировать сторонников, то есть как-то узнавать единомышленников. (Например, христиане это те, кто верит Христу, а буддисты – это те, кто верит Будде, и т.д.) То есть принцип «Только Писание» - это не критерий истины на уровне Слова Божия, а это просто критерий идентификации сторонников определенного варианта понимания. А если протестант считает, что принцип «Только Писание» является истинным на уровне Писания (то есть считает этот принцип чем-то большим, чем просто близкий ему вариант понимания), то тогда этим он уже отказывается от принципа «Только Писание», потому что тогда это уже не только Писание, а Писание плюс принцип «Только Писание». То есть это уже тогда будет не протестантская, а католическо-православная методология, где Писание плюс какие-то предания. Понимаете? Хотя, к сожалению, по богословской неграмотности, многие протестанты именно так (не по протестантскому пониманию) понимают ошибочно свои протестантские учения. Чтобы еще яснее прояснить этот важный вопрос, приведу цитату из книги «Динамика веры» классика протестантского богословия Пауля Тиллиха: «…критерий истины символа веры состоит в том, что он выражает предельное, которое и на самом деле предельно; другими словами, что он не является идолопоклонническим. Вся история веры подлежит оценке именно в свете этого критерия. Слабость всякой веры заключается в той легкости, с которой она становится идолопоклоннической. Человеческая душа, как говорил Кальвин, – это постоянно работающая фабрика идолов. Это относится ко всем типам веры, и даже протестантизм, который, как считается, объединяет различные типы, не свободен от идолопоклоннических искажений. Он также должен применять по отношению к себе тот критерий, который использует по отношению к другим формам веры. Всякий тип веры стремится придать своим конкретным символам абсолютную ценность. Следовательно, критерий истины веры состоит в том, что она подразумевает элемент самоотрицания. Тот символ наиболее адекватен, который выражает не только само предельное, но и свойственное этому символу отсутствие предельности. Христианство, в отличие от всех других религий, выражает себя в таком символе, а именно – в Кресте Христа. Иисус не был бы Христом, не принеся в Жертву Себя как Иисуса Себе – как Христу. Любое приятие Иисуса как Христа, которое не есть приятие Иисуса Распятого, – форма идолопоклонничества. Предельный интерес христианина – это не Иисус, но Христос Иисус, явленный в качестве Распятого. Событие, создавшее этот символ, задает критерий, по которому следует оценивать истину христианства, а также истину любой другой религии. Единственная непогрешимая истина веры – истина, в которой безусловно явлено само предельное, – состоит в том, что всякая истина веры подлежит оценке в терминах да-и-нет. Именно движимый этим критерием, протестантизм критиковал католическую Церковь. Не вероучительные формулировки разделили церкви в период Реформации, раздел был положен открытием заново принципа, согласно которому ни одна Церковь не обладает правом помещать себя на место предельного. Ее истина оценивается с позиции предельного. (…) Этот критерий содержит «да» – он не отвергает никакую истину веры, в какой бы форме она ни обнаруживала себя в истории веры; также он содержит «нет» – ни одну истину веры он не приемлет в качестве предельной, кроме той, что ни один человек ею не обладает. Этот критерий тождествен протестантскому принципу и реализовался в Кресте Христа, что и составляет превосходство протестантского христианства». (Пауль Тиллих «Динамика веры»)
полная версия страницы