Форум » Религия и вера в культуре » Бродский о религии и христианстве » Ответить
Бродский о религии и христианстве
Anthropologist_01: У Иосифа Бродского - много интересных наблюдений о христианстве. Не только в стихах, но, пожалуй, больше в записанных от него интервью. Кроме того, у него есть важные размышления о религии, о христианстве и протестантизме в частности. Как метафизический (по его выражению), как религиозный поэт, он - и религиозный мыслитель тоже. Я хотел постепенно публиковать его высказывания в теме форума "Высказывания о религии и вере". Но затем мне показалось полезным выделить в отдельный раздел его мысли о религиозном, потому что, например, этого ещё никем не было сделано. Бродский - наш современник, пришедший из атеистической России и Серебряного века к протестантизму кальвинистского типа (как ему самому казалось и как он сам для себя его интерпретировал, выделяя для себя главное). Бродский близок нам (по времени и пути), поэтому его ощущение религиозного может быть близким и полезным для нас.
Ответов - 7
Anthropologist_01: Отстранение от самого себя. Из интервью Аманды Айзпуриете с Иосифом Бродским (Журнал "Родник", №3, 1990 г.) // Иосиф Бродский: Большая книга интервью. 2-е, испр. и доп. изд. - М.: Захаров, 2000. - С. 478. - Вы знаете о статье Наума Коржавина, где он даёт советы Прибалтике? Статья была опубликована в "Литературной газете", там он говорит, что понимает, что вроде бы странно, когда эмигрант, который из этого благополучно выбрался, даёт советы. Главная мысль там та, что он нас понимает, но всё равно мы поступаем очень нехорошо. Что надо бы всем вместе пойти ко дну, а не пытаться выбраться по отдельности. - За этим всем, за всеми умными высказываниями и вообще за всей русской трагедией стоит одна простая вещь - качество Русской Церкви. Ахматова говорила: "Христианство на Руси ещё не проповедовано", и была права. На протяжении всей нашей истории Церковь не являлась - ну, это византийская модель, её винить особенно нельзя, - Церковь никогда не являлась источником духовных идей, никаких энциклик или пасторских посланий, ничего этого не было. Чему она людей научила - это видеть в вещах, особенно в вещах дурных, которых избежать нельзя, в трагедиях и т.д. - руку Провидения. Что, нас, значит, Господь воспитывает, а потом нам воздаётся. Это всё замечательно, здесь есть какой-то и метафизический звук во всей этой идее, но не понимаю конкретное выражение этого. Отлично, хорошо, пускай я вижу руку Провидения в том, что мне сейчас отрубят голову, пускай. Но я не понимаю, как человек может позволить себе этот взгляд на вещи, когда происходит нечто подобное рядом с ним, то есть с его соседом. Ну, ладно, хорошо, он страдает, может быть, ему от этого даже польза будет потом. И вот этого я не понимаю и не принимаю. И я думаю, что всё это действительно исходит от нашей Церкви. Я не имею в виду православие, я не хочу всё православие сужать до реальностей Русской Церкви. И когда Коржавин излагает все эти идеи, за этим стоит примерно такое отношение к вещам. То есть пропадай, душа моя, вместе с филистимлянами. Ну, Самсона ещё можно понять, но мне всё равно филистимлян жалко. У него, по крайней мере, пропадая, было чего вспомнить, Далилу хотя бы. Это может быть различно прокомментировано, например, здесь можно видеть: (1) Не-проповедованность христианства на Руси, "качество Русской Церкви", её "византийская модель" как незначительность личной ответственности, индивидуальных усилий человека. Незначительность жизни, всё тонет в коллективности и роке, трагедии. Православие мерит народом (коллективом, соборностью), а не индивидумом (как протестантизм), поскольку вышло из одной империи (Византии) и было и дальше использовано и взращено в режимах, в которых жизнь отдельного человека (подданного, мужика, холопа) не представляла особой ценности. Царство, государство, держава, абстрактный народ - вот было ценностью. Это и стало ценностью в онтологии и этике русского православия. Поэтому ценность жизни очень мала - и в имперском, и в сталинском режиме. И после всего этого, по сей день нас продолжают кормить торжественной пафосной религиозной онтологией о России, Руси и её народе. (2) Метафизический ореол вокруг страданий, трагедий, изуверств в нашей стране, смерти. Вместо того, чтобы бороться с этим, индивидуально, каждому, просвещая при этом о необходимости лично не принимать, противостоять изуверствам и трагедиям, эти страдания и изуверства трактуют как избранность народа, как его судьбу, как его особый (чуть ли не крёстный) путь и пр. коллективистская ("соборная") брехня. Всё чаще слышишь высказывания об особом пути через испытания / страдания в духе: "Народ, который столько страдал..." Страдает и отвечает перед Б-гом НЕ народ, а - отдельный человек. Но в русском православии такие протестантские акценты на личные усилия, личную ответственность перед Б-гом не популярны. (Вплоть до того, что могут быть названы некрасивыми, эгоистичными, греховными, приличными больше "немцам, пиндосам и жидам". Вот погибать пачками за царя и родину - совсем другое дело! Или всем вместе покорно тянуть лямку "народа-страдальца" в стране с "особым путём", которая всё больше начинает смахивать на средневековую Монголию.) Русская церковь (не вся, слава Б-гу, но многие её голоса) как будто бы больше выделяет "метафизику страданий", но помимо смерти есть ещё и спасение, и воскресение, и тот путь, который каждый может проделать в этом направлении. Соответственно, должна быть проповедь этого пути, проповедь и объяснение личных усилий отдельного человека. На что, как считает Бродский, приводя и слова Ахматовой, у русского православия не было и нет особого интереса.
Anthropologist_01: Размышление Бродского о том, как даже мысли о Б-ге, образ Его и понимание практик обращения к Нему в современной России определяются бывшей прежде тоталитарной системой. Такая вот "политическая, социальная сансара", из которой человеку (даже будучи критиком системы) очень тяжело выбраться. Не выбираясь из системы, он продолжает потреблять, порождать и транслировать религиозный суррогат, выгодной этой системе и происходящей из неё. Отчасти это - опять про "качество Русской Церкви" и про "византийскую модель", лежащую в его основе (см. предыдущий пост). У Бродского есть такая ээгм... политическая история Русской Православный церкви. Можно также сказать, что речь у Бродского - и о коллективном бессознательном Русской церкви, её участников. Понятно, что его суждения слишком категоричны, и он не может, на самом деле, делать вывод за всю Церковь, за всё её бессознательное - за всё то, что строится как представления о Б-ге у людей, вышедших из тоталитарной системы. Он абсолютизирует её власть, забыв в это время о власти Б-га. Здесь он, да, пессимистичен. Но то, что он обращается к этой проблеме - уже ценно. Ценно и важное для Бродского отстранение, о котором он говорит в разных интервью. Отстранение (от тоталитарного, от каких-то форм культуры, от массового и неглубокого, от суеты мира) как приём выхода в метафизическое. Ниоткуда с любовью. Из интервью Любови Аркус с Иосифом Бродским (Журнал "Сеанс", №1, 1988) // Иосиф Бродский: Большая книга интервью. 2-е, испр. и доп. изд. - М.: Захаров, 2000. - С. 377-379. Привожу его размышления с некоторым сокращением. Что же вы молчите? Я слышу. Я всё прекрасно понимаю, но я слышу в этом следующее. Мы говорим с вами, и я слышу страхи, опасения, надежды, неуверенность человека, выросшего так же, как и я, в тоталитарном государстве. Это страна, которая в общем... Почему я говорил об антропологическом преступлении... Что происходит в этой системе... То есть, когда вы рождаетесь в ней, когда вы в ней живёте и даже сейчас, когда какие-то там свободы... это всё равно сознание загипнотизированности существующей реальностью. Она у вас на глазах начинает меняться, и тем более вас гипнотизируют эти перемены. Ибо это единственная существующая для вас реальность. /.../ Почему я говорю про загипнотизированность? Потому что это порабощает ваше сознание... то есть любую оценку, которую вы по отношению к этому можете выработать, вы даёте изнутри этой системы. Это всё равно оценка внутри авторитарной системы. То есть чудовищность этого положения в том, что /.../, в принципе, что бы ты там ни делал, как бы ни крутился, какие бы тебя озарения ни посещали или, наоборот, в какие бы ты бездны ни опускался, это всё равно озарения и бездны внутри определённой ограниченной системы. То есть ты не можешь взглянуть на это как бы извне, да? То есть таким отстранённым и диковатым глазом. /.../ И что меня колоссально огорчает... /.../ что в этом мы живём и от этого невозможно отделаться, но вся хитрость в том, чтобы от этого отделаться. Я даже думал совсем недавно о том, что даже самое святое существо, даже представим себе какого-нибудь современного Зосиму, даже если его посещают откровения, приходит какое-то прозрение. Что в результате этого прозрения происходит? Он начинает думать о мире, о высшем существе... И высшее это существо, и этот мир, и альтернативную эту иерархию, альтернативную систему ценностей он всё равно будет перестраивать по той иерархической сетке, в которой он воспитан и в которой он существует. То есть, если он будет говорить о Боге, он будет говорить о Нём как о верховном существе, как о существе, которое выше начальника. То есть о том, что находится сверху. Он не подумает о том, что это сбоку где-то может находиться. Это ему в голову не придёт. И в этом катастрофа. Потому что эта система, она конструирует человека по своему подобию. Или человек конструирует её по своему подобию. Я уж не знаю, где тут яйцо, где тут курица. /.../ Да, да... самовоспроизводство. Но вот почему всегда они наседали на всякие потусторонние системы восприятия - буддизм, скажем, индологию?.. Хотя они ничего этого не знали, но они чувствовали в этих системах, в этих версиях миропонимания иную иерархию, иную, аиерархическую структуру. Вот почему это преследовалось и приравнивалось к оппозиции. Вот ведь в чём печаль. Не в том, что человеку не дают из этой сетки выскочить. А в том, что, выскочив, он немедленно начинает строить такую же сетку. Вообще, всё зло у нас происходит от одной простой вещи: когда один человек начинает думать, что он лучше другого. "Я лучше, чем он" - это корень зла. Когда человек ставит себя выше себе подобного.
Anthropologist_01: "Теология языка" Ибо, когда мы хвалим или ругаем поэта (особенно когда хвалим), мы совершаем в некотором роде ошибку: мы считаем, что язык - орудие поэта. Ровно наоборот: поэт - орудие в руках языка, ибо язык существовал до нас и будет существовать после нас. Что касается меня, если бы я начал создавать какую бы то ни было теологию, я думаю, это была бы теология языка. Именно в этом смысле слово для меня - это нечто священное. (Самое святое - наш язык... Из интервью Натальи Горбаневской с Иосифом Бродским (Газета "Русская мысль", 3 февраля 1983 г.) // Иосиф Бродский: Большая книга интервью. 2-е, испр. и доп. изд. - М.: Захаров, 2000. - С. 235.)
Anthropologist_01: Человеческое слово о Боге: молитва, стихотворение, литургия, богословие, что угодно... На протяжении ряда лет, вольно или невольно, я оказываюсь читателем массы рукописей, и есть одна тенденция в стихах, приходящих из Москвы, Ленинграда, которая меня не то что настораживает, но, скажем, огорчает. Это такая, как бы сказать, банальная религиозность, где есть элемент если не хлыстовский, то несколько даже фарисейский, когда человек как бы гордится тем, что он верит в Бога. Это, конечно, психология неофита, который только что обратился, только что для себя это открыл. С этой темой, если угодно, нужно быть чрезвычайно осторожным, ибо, когда пишешь стихотворение, адресованное непосредственно Всевышнему, тут как бы предполагается, что и Всевышний должен тебе ответить. Был такой замечательный английский поэт, которого мне довелось узнать, - Уистан Оден. Однажды он сказал удивительную вещь: "Иоганну Себастьяну Баху чрезвычайно повезло, потому что, когда он хотел славить Всемогущего, он писал мессу, адресованную прямо Всемогущему. И если сегодня вы хотите восславить Творца, вы должны пользоваться косвенной речью и говорить обиняками". Обиняками - то есть о мире, который есть творение, и славить творение, а не прямо Творца. "Всесильный Бог деталей, всесильный Бог любви", - сказал Пастернак. Бог всегда в деталях, потому что, когда непосредственно имеешь дело с этой категорией, тут вполне возможно ослепление, как когда смотришь прямо на солнце (Самое святое - наш язык... Из интервью Натальи Горбаневской с Иосифом Бродским (Газета "Русская мысль", 3 февраля 1983 г.) // Иосиф Бродский: Большая книга интервью. 2-е, испр. и доп. изд. - М.: Захаров, 2000. - С. 232-233.)
Anthropologist_01: ЧЕЛОВЕК и ХРИСТИАНСТВО: "Мы - это просто ещё одна линза". - Марек Орамус, интервьюируя Збигнева Херберта, сказал, что Херберт исправляет мифологию. Как с ней обращаетесь вы? - Вы оживляете её, пытаетесь доискаться смысла во всём, что унаследовали. Так вы поступаете. Вы фактически не исправляете её, вы извлекаете из неё смысл. Это проблема интерпретации. Функция живых существ - интерпретировать Библию, мифологию, Упанишады, всё, что мы унаследовали, в том числе наши сны. В сущности, каждая эпоха, каждое столетие, не говоря уже о каждой культуре, имеет свою Грецию, своё собственное христианство, свой собственный Восток, свою мифологию. Каждое столетие просто предлагает свою интерпретацию, в некотором роде увеличительное стекло. Мы - это просто ещё одна линза. Просто дистанция между нами и мифами увеличивается, и я думаю, что попытки интерпретации в основном пропорциональны этой дистанции (Поэт боготворит только язык. Из интервью Дэвида Монтенегро с Иосифом Бродским (Журнал "Partisan Reviw", №4, 1987 г.) // Иосиф Бродский: Большая книга интервью. 2-е, испр. и доп. изд. - М.: Захаров, 2000. - С. 261-262.)
Anyky: Хороший материал, спасибо
Антиквар: Anthropologist_01 пишет: "Теология языка" цитата: Ибо, когда мы хвалим или ругаем поэта (особенно когда хвалим), мы совершаем в некотором роде ошибку: мы считаем, что язык - орудие поэта. Ровно наоборот: поэт - орудие в руках языка, ибо язык существовал до нас и будет существовать после нас. Что касается меня, если бы я начал создавать какую бы то ни было теологию, я думаю, это была бы теология языка. Именно в этом смысле слово для меня - это нечто священное. (Самое святое - наш язык... Из интервью Натальи Горбаневской с Иосифом Бродским (Газета "Русская мысль", 3 февраля 1983 г.) // Иосиф Бродский: Большая книга интервью. 2-е, испр. и доп. изд. - М.: Захаров, 2000. - С. 235.) Насколько я понимаю, здесь, все-таки, речь идет не просто о языке, а о том, что стоит за языком, о всем внешнем и внутреннем бытии, которое порождает язык, о метафизического глубине стоящей за языком. А понятие "язык" тут что-то вроде символа этой метафизической и Божественной глубины.
полная версия страницы